Введение. Паранормальные явления: факты, определения, вероятность

Эта книга - о склонности человека верить, в данном случае склонности верить, будто некоторые необъяснимые события говорят о том, что в мире действует скрытый универсальный принцип, который, будь его природа разгадана, послужил бы объяснением этих событий. Подобная слепая вера в некий оккультный принцип легко порождается незнанием природы того настоящего принципа, на основе которого происходят эти явления, а история науки показывает, что незнание всегда пробуждает в человеке стремление устранить его, что таинственная загадка неизбежно влечет попытку ее разрешения. Иными словами, любопытство - двигатель науки. Однако же незнание - то, чем питается наука, - само по себе слишком необъятно, чтобы стимулировать исследование. Наука должна делать отбор, ее любопытство должно быть избирательным.

Что касается различных явлений, которым посвящена эта книга, то их отбор определяется отчасти древним различием между духом и материей. Дух таинствен; по словам французского философа Репе Декарта, это "непротяженная субстанция". Но как же дух может находиться в теле и все ж не занимать там никакого места? Естественно предположить, что столь неосязаемая субстанция способна проявлять свои действие весьма странным способом. Например, если разум или душа - когда-то эти понятия не различались - может находиться вот здесь и все ж не занимать никакого места, то почему бы разуму или его проявлениям не находиться одновременно здесь, там и вообще повсюду, подобно свету или радиоволнам? Когда в 1860 году, немецкий физик и философ Густав Теодор Фехнер, один из основателей экспериментальной психологии, впервые измерил ощущение - заметьте, что это нечто, относящееся к разуму, - его успех сразу же привлек к себе внимание, поскольку измерить эту неуловимую психическую сущность означало подчинить ее себе и превратить, при всей ее неосязаемости, в объект научного исследования.

В данной книге профессор Хэнзел излагает историю того, что называли сначала психическими феноменами, поскольку эти явления обладают неуловимостью, характерной для того, что относится к разуму. Позднее эти явления стали предметом парапсихологии; этот термин еще сильнее подчеркивает их умственную природу. Хэнзел рассказывает о странных постукиваниях, производившихся сестрами Фокс, и о появлении спиритических медиумов, которые утверждали, что могут общаться с умершими. Интерес Уильяма Джеймса к миссис Пайпер - еще один пример из этой области паранормальных явлений. Хэнзел говорит также о физических феноменах, которые создавались столь знаменитыми медиумами, как Евзапия Палладино и Марджери Крэндон, - о поднимающихся столах, об играющих трубах, о предметах, летающих по воздуху. Однако более всего он подчеркивает новейшую фазу экспериментов - попытки ставить несколько лучше контролируемые эксперименты по телепатии и ясновидению, именуемым ныне экстрасенсорным восприятием (ЭСВ), и по психокинезу (ПК) - современный термин, означающий передвижение физических объектов силой мысли. Эти эксперименты чаще всего связываются с работой Дж. Б. Райна в Америке и С. Г. Соула в Англии. Весь этот материал подан автором с исчерпывающей ясностью, и мне нет необходимости предвосхищать его изложение, укажу лишь, что свыше трех столетий люди с большей охотой приемлют тайну в царстве разума, чем в царстве материи.

Однако чего же люди реально хотят, когда они сталкиваются с паранормальными явлениями? Они пытаются раскрыть тайну, дать объяснение в привычных физических, физиологических или психологических терминах. Но бывают ли они довольны удачей или им немного жаль, что их изобретательность уничтожила тайну в том, что казалось столь заманчиво необъяснимым. Я думаю, что их успех не приносит им радости. В глубине души они надеялись на провал, с тем чтобы сохранить представление о мире, в котором разум всемогущ.

Тот факт, что провал оказывается успехом в психических Исследованиях, есть следствие того, что ЭСВ определяется негативно, как передача информации без участия обычных сенсорных каналов. Когда-то верили, например, что летучие мыши не натыкаются в темноте на проволоку благодаря ясновидению; иначе говоря, научному исследованию не удавалось вскрыть, как они это делают. Затем поиски привели к успеху. Было найдено сенсорное объяснение, и ясновидение испарилось: летучие мыши лоцируют проволоку, принимая отражение своего собственного писка. Частота этих звуковых колебаний находится выше порога слышимости для человека.

Этот успех науки был вместе с тем провалом паранауки, и так будет всегда. Чтобы доказать существование ЭСВ, нужно получить подтверждение того, что передача информации может идти и действительно идет, минуя все известные сенсорные каналы. Легко установить, что искомый канал неизвестен тебе самому, но отнюдь не легко установить универсальную неизбежность подобного неведения, оно может внезапно испариться, как это было в случае летучих мышей. Общеотрицательное утверждение такого рода нельзя доказать. Область незнания слишком необъятна. Необъясненная передача информации остается и необъяснимой, пока наука не найдет к ней подхода. По-видимому, в области споров об интеллекте всегда будут подвизаться люди, которые считают, что приобрели нечто ценное, не сумев обнаружить в том или ином случае передачи информации естественный способ этой передачи.

Книга проф. Хэнзела излагает в основном историю неудач при попытках доказать общеотрицательное утверждение, связанное с ЭСВ. Всякий раз, когда очередного медиума или "сенситива" ловят на трюках, люди, верящие в паранормальные феномены, ставят вопрос, а не была ли все-таки хотя бы часть продемонстрированных феноменов "подлинной" (необъяснимой), даже если некоторые из них оказались обманом.

Спиритические "духи-водители"^* также нередко прибегают к этому спасительному принципу. "Дух-водитель" Марджери (ее покойный брат Уолтер) "говаривал", что, поскольку убеждать публику в реальности мира духов - занятие очень утомительное, он прибегает к трюкам, дабы убедить исследователей в истинности уже доказанного, а подлинные явления приберегает для особого случая. Именно так Уильям Джеймс^** спас положение в критический момент во время важной лекции-демонстрации, когда сердце черепахи должно было сокращаться, но не сокращалось; он потянул пальцем за нить, соединявшую сердце с подвижной стрелкой, тень от которой проецировалась на экран, и тем самым продемонстрировал требуемое явление. Продемонстрировано оно было по всем правилам, однако педагогический прием не имел отношения к сердечной деятельности, а подлинная причина явления осталась аудитории неизвестной^***.

^* (В оригинале "control" - то ость "дух", управляющий действиями и словами медиума. - Прим. перев.)

^** (У. Джеймс (1842-1910) - американский психолог и философ, основатель "радикального эмпиризма"; сторонник "прагматизма". - Прим. перев.)

^*** (Где-то в начале 1880-х годов Уильям Джеймс взял на себя демонстрацию физиологических опытов, которыми широко известный лектор-популяризатор Ньюэлл Мартин иллюстрировал свои лекции. Они соединяли нитью сердце черепахи с укрепленной на оси соломинкой, которая поднималась и опускалась в такт биению сердца, а ее тень проецировалась на большой экран. Сердце, увы, умирало, и оно сразу же остановилось, едва лектор возбудил тормозящие нервы. Однако оно не начало биться вновь, когда были возбуждены ускоряющие нервы. Что делать? "Я пришел в ужас от этого провала, - писал Джеймс много лет спустя, - и внезапно обнаружил, что действую подобно тем военным гениям, которые на поле боя превращают разгром в победу. Размышлять было некогда, и я почувствовал, как мой указательный палец, находясь под той частью соломинки, которая не отбрасывала тени, импульсивно и автоматически имитирует ритмические движения сердца, которые предсказал мой коллега. Я спас эксперимент от провала... Я представил аудитории подлинную картину явления... Нет худшей лжи, чем неверии понятая истина... Если бы сердце не заработало, аудитория восприняла бы это неправильно и лектор оказался бы в ложном положении... Даже теперь, когда я вполне хладнокровно пишу об этом, я испытываю искушение считать, что поступил вполне правильно. Во всяком случае, я действовал во имя большей истины" [1].)

Вполне очевидно, что интерес к парапсихологии поддерживается верой. Люди хотят верить в нечто оккультное. Человек, далекий от парапсихологии, сообщает о необъяснимых явлениях, добавляя: "А ведь в этом есть что-то, не правда ли?" Чем же является это "Что-то"? Большие ученые, как и простые люди, тоже верят. Среди выдающихся лиц, веривших в прошлом столетии в ЭСВ, в книге Хэнзела упоминаются Август Де Морган (математик и логик), Альфред Рассел Уоллес (натуралист, независимо создавший теорию эволюции), сэр Уильям Крукс (физик, знаменитый ранним исследованием радиоактивности), Генри Сиджуик (философ, разрабатывавший вопросы этики), сэр Уильям Флетчер Бэрретт (физик, известный своими работами по магнетизму, теплоте, звуку и зрению), сэр Оливер Лодж (физик, известный своими исследованиями электромагнитных явлений) и многие другие.

Хэнзел рассказывает, как Сиджуик после своего избрания президентом Общества психических исследований сказал: "Мы должны поставить наших оппонентов в такое положение, чтобы они были вынуждены либо признать эти явления необъяснимыми, во всяком случае неподдающимися их собственным объяснениям, либо же прямо обвинить исследователей во лжи, обмане, слепоте или забывчивости, несовместимыми ни с каким интеллектуальным состоянием, кроме абсолютной идиотии". На протяжении всей истории религиозная вера порождала диатрибы и посильнее этой, но здесь чувствуется тот же самый дух. Вера всегда агрессивней фактов. Ну, а как же сэр Эдмунд Хорнби - главный судья Верховного консульского суда в Шанхае, который, как рассказывает нам Хэнзел, был абсолютно уверен в малейших подробностях появления цризрака судебного репортера и который затем, когда в его рассказе выявились несообразности, изменил его? Указывает ли его забывчивость на "абсолютную идиотию" или же ему, несмотря на его высокий пост и судейское звание, все же не были чужды обыкновенные человеческие слабости?

Разумеется, нельзя хранить неколебимую веру в существование парапсихических явлений, не приемля вместе с тем несообразностей из репертуара верований. Впрочем, лица, верующие в несообразности, обычно не замечают этого. Если ЭСВ не имеет определения, иначе говоря, если определение ЭСВ негативно и тем самым не является определением вообще, если в нем не дается точного определения условий, которые показывали бы, когда ЭСВ действует, а когда - нет, то уверенность в существовании ЭСВ может опираться только на веру и личные предпочтения, поскольку никаких доказательств здесь вообще быть не может. И все же порой даже от выдающихся людей науки, отличающихся огромной эрудицией, можно услышать следующее утверждение: "Теперь, когда существование ЭСВ установлено, нам следует направить нашу энергию на разгадку его природы и условий, при которых оно возникает". Как же они могут говорить это? Только мирясь с несообразностями в своих верованиях.

Психолог из Стэнфордского университета Леон Фестингер и его сотрудники создали термин познавательный диссонанс для такого рода неосознанного допущения противоречий. Они ярко проиллюстрировали этот термин, опубликовав в 1957 году свою книгу "Когда не сбылось пророчество" - отчет о неисполнившихся пророчествах и разочарованных мессиях. Особое внимание уделено в этой книге пророчеству о грандиозном, всесокрушающем потопе, который должен был произойти 21 декабря предыдущего года [2]. Этот факт был сообщен существами с других планет некоей женщине-сенситиву. Психологи тайно проникли в группу уверовавших в это пророчество, и в книге дано описание вполне рациональных реакций членов этой группы, когда пророчество не сбылось. Описания подобных верований отличаются от рассказов об упрямой вере в паранормальные явления только тем, что на этот раз среди верующих не было людей с большим престижем.

С другой стороны, несправедливо бросать упрек этим верующим. Познавательный диссонанс незаметно переходит в предрассудки, заблуждения, трюкачество, нечестность и прямое надувательство. Быть может, последние три качества следует расценивать как отвратительные, однако первые два принадлежат к неизбежным недостаткам порядочных людей.

Возьмем всеобщую склонность считать себя правым или потребность великого человека защищать важную для него теорию. Например, известный американский геолог Луис Агассиз до самой смерти не признавал теории эволюции. Здесь - тот же эготизм, который лежит в основе побуждения, заставляющего исследователя работать. Для науки полезней смириться с такими индивидуальными предубеждениями, предоставляя критической мысли исправить ошибку, даже если иной раз приходится ждать целое столетие, прежде чем новое поколение сделает это. При недостатке фактов всегда приходится полагаться на веру, а всякое решение, основанное на недостатке фактов, создает диссонанс [3]. Вот почему Уильям Джеймс написал свою "Волю к вере": он считал, что веру - как в религии, так и в науке - следует оградить от всяких упреков. И его собственный отказ судить о Психических исследованиях подтверждает это.

Совершенно очевидно, что современное исследование ЭСВ является психоисследованием, впавшим в количественные методы. Большое место занимает в нем статистика, а следовательно, ее основание - теория вероятностей. Нам говорят, что тот или иной паранормальный феномен существует, поскольку обнаружено отклонение относительных частот, отклонение, при котором имеется одна возможность на миллиард (или на миллион, или на 108, 1021) в пользу того, что этот феномен "возник случайно". Нет оснований приписывать эти отклонения случайности, и поэтому следует (если только вы детерминист, каковыми являются даже парапсихологи) приписать их "Чему-то", а именно с этого таинственного "Чего-то" и началась вся история. Мы обошли требование определить это "Что-то", и теперь наша трудность лишь в том, чтобы уточнить природу Вероятности.

Имеется много определений вероятности. Некоторые из них - математические, связанные непосредственно с логикой самой теории вероятностей, а не с реальными событиями. Имеются таблицы "сфабрикованной" случайности, длинные перечни случайно распределенных чисел, которые ученые считают хорошо отвечающими их математической модели [5]. Нам нет нужды интересоваться подобными определениями, ибо такие вероятности применимы, только если показано, что они отвечают эмпирически наблюдаемым частотам. В исследованиях же ЭСВ вероятности событий определяются обычно без наблюдения. Предполагают, что вероятности выпадения герба и решетки равны ¹/₂, а вероятность извлечения той или иной карты из ЭСВ-колоды, которая содержит карты 5 разных символов в равном количестве, составляет ¹/₅.

Но откуда известно, что вероятность выпадения каждой из сторон равна ¹/₂ при каждом бросании монеты, что тысяча бросаний даст приблизительно 500 гербов и 500 решеток? Это ниоткуда не следует. Говорят, что частота, близкая к ¹/₂, была определена эмпирически, путем многочисленных бросаний, по как это может быть, если условия опыта не уточнены? Для самых надежных наблюдений следует использовать механическое бросание монеты, а не полагаться па нерегулярную изменчивость бесконтрольного броска. Между тем хорошо сконструированный механический метатель должен действовать всегда одинаково, и все будет зависеть от того, кладется ли монета в машину гербом или решеткой вверх. Если монету все время кладут одним и тем же способом, то исход будет всегда один и тот же, а вероятность выпадения герба будет равняться 0 или 1; иначе говоря, вероятности в ¹/₂ можно будет достичь, кладя монету в машину попеременно то гербом, то решеткой вверх.

Тут приверженца статистической веры охватывает обычно приступ ярости. "Вы с вашей машиной подделываете Вероятность!", - бросает он нам. Но разве паука не требует строгих условий? И не являются ли статистики детерминистами в подобных ситуациях? И что такое вероятность для этих людей? Она вполне может оказаться частотой выпадения гербов и решеток в билетном автомате метро, куда каждую новую монету бросает новый человек, чья манера бросать монету и хранить мелочь в кармане не поддается выяснению. Вероятностью в этом случае является неколебимое неведение^*.

^* (Английский математик девятнадцатого века Джордж Буль [6] назвал "равным распределением неведения" приписывание равных вероятностей событиям, про которые неизвестно, различаются ли они по вероятности. Немецкий ученый девятнадцатого века Иоганн фон Крис назвал этот постулат принципом недостаточного основания и говорил об убедительном основании, если данные о событиях имелись. Английский экономист и философ двадцатого века Дж. М. Кейнс называл этот постулат принципом индифферентности [8]. Мы должны помнить, что "нет законов вероятности, которые носили бы характер законов, диктующих ход событий" [9]. О логическом диссонансе, который создается при использования этого принципа, см. статью Э. Г. Боринга "Статистические частоты как динамические равновесия" [10].)

Относительная частота такова, какова она есть при точно определенных условиях бросания, но если эти условия изменяются, то частота может оказаться равной 1 или 0 или какому-то промежуточному значению, быть может ¹/₂, а быть может и нет.

Еще менее надежным является определение вероятностных частот для тасуемой колоды карт. Тасующий обычно снимает колоду посредине, а затем карты одной половины колоды вставляет "гребенкой" в другую, стараясь в идеале добиться чередования карт обеих половин. Предположим, что это стремление полностью реализовано, т. е. колода разделена точно посредине и перераспределена путем поочередного выбора карт из каждой половины. Что же при этом произойдет? Колода из 52 карт будет возвращаться в свое исходное расположение после каждых восьми тасовок. Шестнадцать карт будут повторять свой порядок всего лишь после 4 тасовок, а вот для 12 карт потребуется 10 та-совок. Чтобы ЭСВ-колода из 25 карт вернулась к своему первоначальному порядку, нужно перетасовать ее подобным образом 20 раз^*. Можно ли тогда сказать, что тасование обеспечивает рандомизацию^** колоды? Конечно, на самом деле при повторном тасовании порядок карт не повторяется, поскольку тасующему не удается реализовать его собственное стремление. Порядок карт зависит не от того, что пытается сделать тасующий, а от того, в какой мере это ему не удается. Это - еще один случай, когда основой определения для вероятности служит неколебимое неведение - иллюзия, будто распределение промахов будет равным [11].

^* (Проиллюстрируем способ получения этих чисел на примере колоды из 12 карт. Если считать все эти карты различными и занумеровать их в исходном порядке числами от 1 до 12, то разделение колоды на две равные половины и последующее чередование карт приводят к следующему правилу перемешивания:

(1 2 3 4 5 6 7  8 9 10 11 12) 
(1 7 2 8 3 9 4 10 5 11  6 12)

(1)   (2, 7, 4, 8, 10, 11, 6, 9, 5, 3)   (12)

(1 2 3 4 5 6  7 8  9 10 11 12) 
 7 1 8 2 9 3 10 4 11  5 12  6  =

                  = 0, 7, 10, 5, 9, 11, 12, 6, 3, 8, 4, 2).

Аналогичный способ подсчета Э. Борипг применяет и в других случаях, причем для ЭСВ-колоды из 25 карт он считает все карты различными. - Прим. перев.)

^** (Англ. random - случайный. - Прим. перев.)

Каким же должен быть настоящий научный подход к этому предмету? Необходимо выдерживать постоянные точно определенные условия с тем, чтобы эксперимент мог быть повторен. Предположим, что проводится проверка па ясновидение с помощью ЭСВ-колоды из 25 карт, содержащей по 5 карт каждого из 5 достоинств. Пусть сначала угадывает карты испытуемый, не обладающий ЭСВ, а исследователь отмечает частоты правильных и неправильных угадываний, независимо от того, равна ли частота правильных угадываний ¹/₅ или чему-то еще. Это - контрольная серия. Пусть затем наступит черед испытуемого с ЭСВ, и пусть исследователь установит, сколько правильных угадываний делает этот испытуемый. Все это можно проделать 20 раз и найти вероятную ошибку для каждой серии (для экспериментальной и для контрольной), а также вероятную ошибку разности между обеими сериями и отношение этой разности к ее вероятной ошибке (критическое отношение). Тогда не будет необходимости двигаться дальше и подсчитывать вероятность, с которой такая разность возникает случайно, ибо критическое отношение покажет, достаточно ли велика разность, чтобы быть значимой, и экспериментатор сможет сравнить эту статистику^* с ожидаемыми значениями и решить, позволяют ли измеренные разности этих явлений прийти в волнение и опубликовать статью.

^* ("Статистикой" называется функция от выборочных (измеренных) значений случайной величины, в данном случае - критическое отношение как функция от "чисел попаданий". - Прим. перев.)

В науке факт всегда является разностью, а числовое значение определяется по отношению к чему-либо. Должен иметься какой-то эталон или контроль [12]. И сам феномен и его контроль нуждаются в одинаково точной спецификации условий, дабы значения вероятностей принимались не на основе неколебимого неведения, а наблюдались бы как частоты в контрольной серии.

И все ж я говорю бессмыслицы об ЭСВ, ибо нет надежного способа "включать" и "выключать" ЭСВ с тем, чтобы разграничить контрольные и экспериментальные наблюдения. Можно ли использовать испытуемого-"сенситива" для получения экспериментальных данных, а "несенситива" - для контрольных? Вряд ли, ибо нет реального определения ЭСВ, и если предполагаемый несенситив угадает большее число раз, чем предполагаемый сенситив, то следует заключить, что вы не улавливали различия между сенситивностью и несенситивностью. И, таким образом, все возвращается назад к тому факту, что у ЭСВ нет четкого определения.

Ясно, что сами попытки применять вероятностные понятия при проверке ЭСВ уже таят в себе логические слабости. Однако во введении было бы неуместно разбирать детали этой сложной логической проблемы, и все же стоит указать на этот специфический диссонанс, которого не избегли иные проницательные мыслители, не осознающие, сколь ненадежной опорой служат для парапсихологии все эти сложные методы статистики и огромные вероятности^*.

^* (Имеется обширная литература по приложениям теории вероятностей к обработке опытных данных, и читатель может ознакомиться как с цитированными сочинениями (Буля, фон Криса, Кейнса, Боринга, Айера), так и с разнообразными другими работами, цитируемыми у этих авторов. Специальный разбор вопроса об угадывании карт путем ЭСВ в этом контексте см. в работах Боринга [13] и Айера [14].)

Если бы эту книгу написал я, то, наверное, сделал бы то же, что сделал профессор Хэнзел: взял бы эти абсурдные относительные частоты с одним шансом на миллиард - разумеется, не всерьез - и продемонстрировал бы их читателям, чтоб пустить им пыль в глаза. Всякий ученый знает, что стоит в статистике за этими значениями вероятности, но, разумеется, не то, что вы фактически получили бы, если бы проделали миллиард экспериментов, насколько возможно, тождественных. Однако разность, столь огромная по отношению к своей дисперсии, попросту вопиет, требуя объяснения. Одна из наиболее эффективных тактик, имевшихся в распоряжении профессора Хэнзела, состояла в том, чтобы обратить эти вероятности против сторонников ЭСВ. Как можно утверждать, будто в реальных экспериментах по ЭСВ со всеми их недостатками, на которые указывает профессор Хэнзел, вероятность ошибки или обмана ничтожно мала? Все согласны с тем, что огромная относительная величина разности должна иметь под собой какую-то причину, а чем же может быть эта причина, если она не поддается никакому определению?

Эдвин Г. Боринг Гарвардский университет